«Чеширское небо» Дмитрия Черниченко. Памяти поэта

07.12.2017 17:29

Зима. Жизнь продолжается. В ноябре страна отметила День народного единства и столетие Октябрьской социалистической революции, но незамеченным в культурной жизни Белгорода остался день рождения поэта Дмитрия Черниченко. Кто он? Многие не знают и не обязаны знать. Дмитрий Черниченко — это человек, который есть и которого нет. Ему не было и 30 лет, когда он трагически погиб в автокатастрофе в августе 2014-го. Черниченко жил в селе Меняйлово Алексеевского района. Окончил исторический факультет БелГУ и работал учителем ОБЖ. Водил учеников летом в походы. Жил обыкновенной жизнью. Уже прошло три года с того трагического дня, и очередной его день рождения близкие празднуют без него. Ещё одним поводом поговорить о Диме могла бы стать его вышедшая в 2016-м году книга. Это сборник стихов, который выпустила на собственные деньги его мама. Та книга, которую он не увидел при жизни...

***

Как вы поняли, Дмитрий Черниченко — поэт. И здесь не скажешь, что он был поэтом. Он им и остаётся, поэтому я в самом начале и написал, что Дмитрий Черниченко — человек, который есть и которого нет.

Хороший повод для обсуждения в культурном пространстве — выход книги. Пусть даже и не в тот день, когда она вышла. Главное, что она читаема, и о ней говорят. Книга вышла внушительная, почти 500 страниц. Она называется «Чеширское небо». Одно из стихотворений, которое можно там прочесть, называется «Сельский футурист», его я взял для заголовка этого материала. Это стихотворение имеет в скобках пометку «Подражание Вознесенскому». Если прочитать всю книгу, то читатель в разных произведения может услышать имена тех поэтов, которые больше всего повлияли на автора. Это и Иосиф Бродский, и Сергей Есенин, и Борис Рыжий, и, конечно же, Андрей Вознесенский. Но это не все имена. Хотя у стихотворения такой подзаголовок, но это оригинальное произведение, так как здесь нет копирования стиля или манеры другого поэта, а есть своеобразная переработка этого стиля и создания хоть и похожего, но своего стихотворения. В «Сельском футуристе» ярко и точно передана сущность сегодняшней действительности российского села.

***
Четырёхстенный вакуум[1],
Я в нём
Планктоном
Будто тонным
Сел
Осел,
Оселоселоселоселосело
Село —
Мой дом...

«Оселоселоселоселосело» — эта строка читается «осело село», но при долгом произнесении можно одновременно услышать и слово «село», и слово «осёл». Получается, что с одной стороны «село осело», то есть оно умирает, жизнь отсюда уходит, но с другой — появляется образ трудяги, упорства, победителя над тяжёлыми условиями — образ осла. Конечно, его можно рассматривать так, как оно чаще всего встречается в русской языковой картине мира: как глупого и упрямого животного, но мне представляется, что в нём заложено большее: это ещё и выносливое, сильное животное, которое может трудиться и своим упрямством добивается поставленной цели. На мой взгляд, здесь этот осёл всё-таки символизирует образ трудяги, который побеждает монотонные условия труда и тяжести жизни.

Ещё в этом стихотворении автор спрашивает: «Ты, ма?»:
Маты
Матыматыматыматыма
Ты, ма?

Снова одновременно слышим и «маты», и «ты, ма». Автор будто видит две реальности: в одной — маты, серость, пьянство, быдло, а в другой — природу, красоты, чувствует родное, и понимает, что она «ма».

Черниченко заканчивает стихотворение описанием активного действия:
Топор в кулак,
Всё взвесил,
Иду
Рубить свой лес
На щепки слов.

У стихотворения открытый финал: поэт не объясняет, зачем будет рубить лес. Возможно, он хочет построить свой дом, а может просто намерен вырубить его, как Лопахин вырубил вишнёвый сад. Читателю остаётся лишь догадываться, какой вариант ему ближе.

Вернёмся к началу «Сельского футуриста». Здесь автор говорит:
Я в нём
Планктоном
Будто тонным
Сел...

Планктон — согласно одному из метафорических значений, это креативный класс. Причём сегодня креативный класс — это не только менеджеры и столичные актёры. Это, прежде всего, учителя, врачи и другие люди, которые не только созидают в своей профессиональной отрасли, но и влияют на современную культуру и искусство. На мой взгляд, как раз учителя и врачи в сельской местности и являются более подлинным креативным классом, чем представители столичного бомонда. Но и учителя, и врачи - это люди, которые учились в городе, и они уже не настолько типично сельские жители, как те же доярки, пастухи и комбайнёры. Они как бы свои, но в то же самое время чужие. Они жители двух пространств: свои и чужие в городе и такие же в деревне. Возможно, это рождает отчуждённость от этих обоих пространств, хотя сами представители сельского креативного класса остаются их частью. Автор, с одной стороны, чувствует родственность и родное, а с другой — отчуждение, и от этого ему никуда не деться.

Лирический герой становится сельским футуристом: нелепым — с одной стороны, и гармоничным — с другой. Этот лирический герой живёт одновременно в двух пространствах: в деревне и городе. И оба этих места для него одновременно родные, естественные, но временами он чувствует там себя приёмышем. Лирический герой сильно и одинаково любит город и деревню, хотя они могут быть ему неприятны внешне. Такое существование героя можно встретить и в других стихотворениях Черниченко. К слову, на пересечении этих двух пространств автор и встретил свою смерть, когда ехал из Белгорода домой в деревню...

***

Своё знакомство с книгой я начал не с начала, а с конца. Это похоже на фильм, который начинается со смерти героя, но затем нас постепенно погружают в историю жизни героя и рассказывают, как он пришёл к этой развязке. В конце книги идут посвящения Дмитрию Черниченко от друзей, они начинаются с двух стихотворений Даши Черниченко, сестры Димы. После посвящений в сборнике опубликованы прозаические тексты автора. В одном из небольших рассказов-эссе Дмитрий рассказывает о своём походе в горы в Краснодарском крае. Прозу сменяют стихи, и этот блок начинается со стихотворения, которое озаглавлено «Последние». Скорее всего, оно у автора вообще не имело названия, и, возможно, было незаконченно.

...крючья вдеты, тягучи ручьи[2]
и внутри всё крючки. всё почти!
всё — почти добежал до конца.
далеко ли ещё, эй, пацан!?
через месяц тебе умереть —
вспоминая тебя, мне терпеть
слёзы осени в грудь, как ножи...
умирая, так хочется жить.
так не хочется — хочется жить
по-другому! — так поздно уже,
что не видно над гривою зги.
замедляясь, быстрее беги
даже если не можешь...пока!
до свидания! свет у ларька
обжигает нам крылья, лети!
мы случайны, нам не по пути.
по звезде, по тоске, по ножу —
это лезвие правит межу
между болью и пустотой...
что устал, милый мой? ну, постой.

Кто-то в этих строках услышит пророчество близкой смерти. Да, действительно во многих стихах Димы есть мотив смерти, но, на мой взгляд, это не пророчество собственной смерти. Поэт смотрит в глаза Бытию, а смерть — неотъемлемая её часть. Размышление над смертью, бренностью Бытия — это нормально для поэта, и, на мой взгляд, именно такое размышление делает поэта поэтом. Поэзия — это пляска со смертью, но не пророчество своей смерти. Хотя, возможно, Черниченко всё же предчувствовал её, и его интуиция указывала, что это событие должно скоро произойти. Возможно.

Смерть всегда непредсказуема, сколько её не предсказывай. Конечно, ощущение, осмысление, созерцание может перейти в действие, как у Маяковского или Есенина, но у Димы совершенно иная история. Он не играл со смертью, он размышлял над вечными темами, от которых человеку не уйти, если он задумывается о смысле жизни, пытается ощутить мир, переведя его в художественные образы. Эти образы трансформировались в книгу, которую назвали «Чеширское небо». Видимо, как иное небо, которое является пристанищем для человеческих душ, которые там обретают вечность. Думаю, именно поэтому и дано такое название. Книга стала этой иной обителью для души Димы Черниченко. Но мы сразу вспоминаем также улыбку чеширского кота из книги Льюиса Кэрролла «Алиса в стране чудес». В этой книге отражается вся абсурдность человеческого Бытия. Эту абсурдность чувствовал и автор. Кот растворяется, остаётся улыбка — поэт уходит, остаются стихи. Стихи остались. А значит, где-то остаётся живым поэт, продолжая улыбаться нам...

***

Если вам попадётся эта книга, обязательно загляните в неё и задержитесь. Я уверен, что вы не пожалеете. Читайте на здоровье. Потому что за эту книгу отдана жизнь — жизнь поэта Дмитрия Черниченко.

Читать подборку стихотворений Дмитрия Черниченко

***

Вся наша жизнь — это тетрадь
С обложкой, в клеточку, с полями,
В двенадцать, может в сорок пять,
И пишем в ней мы только сами.
Родясь, подписываем сразу
И начинаем выводить
Минуты-буквы в словочасы,
Абзацы-годы в глава-жизнь.
У одного выходит проза,
А у кого стройны стихи.
В одних листах алеет роза,
Другие же от слёз горьки.
Бывает тихи и спокойны,
Бывает — буйны и шумны.
А может — радость и тревога,
несчастье с счастьем сплетены.
Неисчислимы томы жизней
И все сценарии разны,
И Божьей волею всевышней
Не все они освящены.
Когда творим пером по белом,
Мы сами вяжем слов снопы
И Бог нам шепчет или демон,
Решаем тоже только мы.

Быть собой

Тонны стен, а в стеблях стук
по стеклу стекла тоска
ломит пальцы — хворост рук
вот и ласку губ в оскал
размывает. плевру сна
разрывает яви плод.
Промокают дни до дна.
он пустыня — он же под
плоскостопием тиранств
камбалой под кабалой
трансформирует пространств
пустотелость в пыль, покой.
ночь холодная в глазах,
на лице сухой песок,
а в песках слепой казах
говорит — ещё не срок.
сходят тени с рук, потух
день, как будто бы впервой...
над пустой вселенной пух
остаётся быть собой.

Достать Евангелие

Достать Евангелие — плакать
О грешной бытности своей.
Слеза, кусаясь, будет капать
На покрывало прошлых дней.
Разъест несбывшиеся грёзы,
Болезней раны оголит,
Напомнит радости и слёзы,
Любовь, терзания и стыд...
Испить квасных воспоминаний,
Не сожалеть о прошлых днях.
Не будет света без страданий.
Цветут побеги и на пнях.

***

меня вы справедливо называли чёрным,
а я весь жёлтый,
как сумасшедший дом,
родителями Дмитрием с рожденья наречённый,
я благодарен им, что не Абрам, не Авшалом.
Но не об этом мне хотелось распинаться
Пред вами, неудачные поэты и друзья.
При виде вас мне хочется плеваться
И материться, очень жалко, что нельзя.
Исправить тоже вряд ли что удастся —
Пусть солнце светит, травушка растёт,
Приказанное будет исполняться,
Но Чёрный это всё куда-нибудь пошлёт.

Каламбур

Если собака родилась крылатой,
Значит собака совсем не собака.
Если без лап родился косолапый,
То косолапый совсем не медведь.
Если малина цветёт, но не зреет,
Значит она далеко не малина.
Если любить человек не умеет,
То человек не совсем человек.

***

Я помню как
меня маленького
поставила в угол мама.
Громко плачущий, ощущающий
себя единственным, самым
несчастным малым в округе,
я отчаянно назвал её дурой
и так испугался, забыв,
за что был недавно отруган,
что запомнил на всю свою жизнь,
как стыдно было и гадко,
и где-то под сердцем тошнило —
ну, в общем-то, те ж ощущения,
что теперь от дешёвого пива.
В процессе однако общения,
А помнишь? — у мамы спросил я,
Она удивлённо — «Не помню» ...
Спасибо, мамуль, что простила.

***

я говорить хочу о мире —
сегодня осень, значит всё,
что видишь ты, подвластно силе, воспетой некогда Басё.
Пусть также глупо и нелепо
на первый взгляд воспринят день
подумай только — это лето
ушло, отбросив нежно тень
на память девичью, поскольку
уж очень скоро позабыть
его спешат как будто, только
тем медленнее хочешь жить,
чем старше взгляд твой на предметы,
чем больше лет ты проводил,
и не смотреть на небо это
уже не можешь. Нету сил
бежать вдоль стен, смотря под ноги,
как будто что-то потерял,
закончив день в своей берлоге,
смотря любимый сериал.
Смотреть в глаза хочу я миру
и всё заметить и понять:
на то, как Саша любит Иру,
на то, как Ире наплевать;
на этих мальчиков отпетых,
на девочек надменных и
на то, как провожают лето
опять сентябрьские звонки;
на то, как на литые FORDы
слетает медленно листва,
и клён теряет свои формы
в осенней вспышке торжества.
И я молчать хочу о мире,
над всем и всеми воспарив,
как будто нет меня, но в силе
всё то же вечное пари,
в котором ты и эта осень
друг друга поскорей забыть
спешите, чтоб не вспомнить вовсе,
как будто и должно так быть.

Сельский футурист

Четырехстенный вакуум,
Я в нём
Планктоном,
Будто тонным
Сел,
Осел,
Оселоселоселоселосело,
Село —
Мой дом
Родной.
Уже давно
Мне он чужой.
Тоска могильная,
Молва,
Хозяйственные нужды.
Трижды
Будь они неладны.
Маты
Матыматыматыматыма,
Ты, ма?
Закрой уши,
Мещанство душит,
Сушит душу.
Селоселоселоселосел,
Осел
На дно
И бесит!
Не наломать бы дров.
Топор в кулак,
Всё взвесил,
Иду
Рубить свой лес
На щепки слов.

[1] Полностью стихотворение можно прочитать выше.

[2] Все стихотворения взяты из книги Дмитрия Черниченко «Чеширское небо».

Источник